«Три сестры»: жутко тихо и запредельно близко

Самая ожидаемая, пожалуй, премьера сезона состоялась 11–12 сентября в «Красном факеле». Режиссер Тимофей Кулябин, взволновавший страну своей постановкой оперы «Тангейзер», теперь представил свою интерпретацию пьесы Антона Чехова «Три сестры». Классический текст сохранен в первозданном виде столетней давности и присутствует на сцене в буквальном смысле слова — в виде субтитров. Оригинальность постановки — по крайней мере, для новосибирских подмостков — состоит в том, что артисты объясняются друг с другом на жестовом языке глухих.

Сейчас режиссеру Тимофею Кулябину 30 лет, а активно ставить спектакли он начал с 2006 года. На его счету немало любопытных и обласканных критиками вещей: от номинированного на «Золотую маску» «Макбета» 2008 года до позапрошлогоднего «Онегина», который эту премию получил. Однако по-настоящему обсуждаемым, в том числе и за пределами театральных кругов, Тимофея Кулябина сделала опера «Тангейзер». Символизирующая кощунство героя декорация (постер с обнаженной женщиной и Христом) довела театр до суда и смены руководства — новое закрыло театр на реконструкцию и заблокировало сайт, на котором теперь красуется странный логотип НОВАТ. Что это значит — выяснить пока не удалось.

В отличие от уволенных и уволившихся из оперного театра, Кулябин в этой истории пострадал разве что морально. Он по-прежнему главный режиссер «Красного факела» — и вот поставил своего первого Чехова. Ждущим от кулябинских «Трех сестер» продолжения скандала с религиозной экзальтацией придется разочароваться. Спектакль получился очень спокойный и тяжелый — как для исполнения, так и для восприятия.

Премьеру готовили два года: год артисты разучивали свои реплики под руководством учителя жестового языка и еще год налаживали коммуникацию друг с другом. Сценическое действо требует жестикулировать не только сидя за столом в спокойной обстановке, но и в движении — на ходу, на бегу. По этой причине оказавшийся на спектакле человек с настоящим дефектом слуха не поймет некоторых отдельных реплик. Просто не рассмотрит, поскольку они идут в первую очередь от героя к герою и уж потом — от героя к публике.

«Трех сестер» показывают камерно — сотне зрителей, аудитории втрое меньше обычной публики «Красного факела». Зрители входят с неожиданной стороны — через кулисы и сидят фактически на сцене.

Каждому зрителю выдают схему дома Прозоровых с краткой биографией персонажей: сестер Ольги (Ирина Кривонос), Маши (Дарья Емельянова) и Ирины (Линда Ахметзянова), их брата Андрея (бывший актер «Первого театра» Илья Музыко) и его невесты Наташи (Клавдия Качусова) — девушки простых взглядов и убеждений. В первом действии она входит в семью трех сестер как гостья, а в конце выпроваживает их из дома — кого куда, — будучи там уже полноправной хозяйкой.

Между комнатами героев нет стен — так показаны сцены, которые Чехов подразумевает, но описывает в первоисточнике максимум ремарками. Прозрачность стен тем не менее не делает героев более открытыми: муж все равно не видит измен жены, а мать не спешит к колыбели, потому что плач ребенка совсем не тревожит ее слух.

Переосмысленные Кулябиным герои обитают в отрыве от реального времени: наряды в стиле «Белой гвардии» легко соседствуют с селфи на фоне самовара (и палкой для этого дела). На адаптацию к атмосфере уходит не меньше часа: все молчат, а ты, хоть и знаком с текстом пьесы, вначале не можешь заставить себя смотреть на сцену и лишь изредка заглядывать в субтитры.

Третий акт еще сильнее усложняет головоломку: после пожара на сцене гаснет свет. К молчанию добавляется темнота, с которой борются экраны смартфонов, и пока зрители пребывают в растерянности и пытаются адаптироваться к новым условиям игры, герои живут как ни в чем не бывало — каждый в своем коконе. К финалу нарастает хаос — и эпизоды из театральных становятся почти киношными. Прощаясь с любовником-военным, Маша рвется к нему, обливаясь водой и слезами, а потом повисает как тряпичная кукла в руках мужа с сестрами. Вслед за этим Ирина узнает о смерти жениха в канун свадьбы, а Ольга вдруг увлекает сестер в безумный танец, размахивая полами серого пальто. Сестры рассуждают о музыке. То ли она звучит у них в головах — у каждой разная, — то ли героини вдруг прорываются сквозь пелену глухоты из концепции спектакля.

Сам Кулябин говорит, что обратиться к жестовому языку его подтолкнула жажда эксперимента: хотелось проверить, как поведут себя зрители, если забрать у них один из ключевых рычагов восприятия.

Например, поставить между залом и сценой звуконепроницаемое стекло. Потом эта задумка трансформировалась вроде как сама собой. Хотя литературовед Наум Берковский еще в 1969 году называл стиль диалогов «Трех сестер» «разговором глухих», а год назад широко обсуждался фильм Мирослава Слабопшицкого «Племя»: без единого слова, с неслышащими актерами. На вопрос о «Племени» сам Кулябин отвечает, что «если бы хотел сделать спектакль о глухонемых, то выбрал бы простой оригинальный сюжет, но хотелось именно проверить классику». Таким образом, получился вид транспорта, весьма напоминающий велосипед, который, однако, нельзя назвать велосипедом, потому что это было бы слишком просто.

Скорее всего, «Трех сестер» ждет долгая и продуктивная фестивальная жизнь. Некоторые после премьерного показа уходили в слезах (буквально). Первые рецензии — сплошь о разрыве шаблонов, отказе от штампов и глотке свежего воздуха для тех, кто видел пьесу Чехова в десятке различных, но банальных вариаций. Это — взгляд профессионала, а для театрала-любителя, который видел от силы пару версий «Трех сестер», да и то по телевизору, масштаб проблемы усталости от штампов слегка преувеличен. Смысл «Трех сестер» при всей экспериментальности формы остался удивительно чеховским, а их целевая аудитория — интеллектуалы широкого профиля, которые захотят поставить эксперимент над своим сознанием и чувствами и имеют в запасе 4,5 часа, не загруженные мыслишками о том, что борщ не варен и кот не кормлен.

Анна Наумцева

Фото Фрола Подлесного (1–5)