«Левиафан»: Сатана тут правит бал

Этот фильм, лишь однажды показанный в России — на кинофестивале «Завтра» осенью минувшего года, — вы можете отыскать в сетевом пространстве

Набранная в предисловии готическим шрифтом цитата из книги Иова «Нет на земле подобного ему…» сразу задает формат общения — для узко посвященных. Левиафан — морское чудовище, описанное в Ветхом Завете, а ныне активно кормящее массовую культуру и ставшее прообразом для многочисленных интерпретаций — от героев компьютерных игр до названий метал- и хардкор-групп. Этот «Левиафан», поначалу обманчиво похожий на видеоарт, на поверку оказывается одним из самых умных фильмов последнего времени. И, несмотря на минимальное количество слов, которое только можно представить в полуторачасовом фильме, несет очень мощную смысловую нагрузку. Это редчайший пример кино, в котором богатый ассоциативный ряд заметно превосходит то, что мы видим на экране.

За экспрессивными картинами рабочих будней рыболовецкого траулера просматривается глубокий подтекст, ключом к которому становится название картины. Перед нами не рыбацкое судно, а будто ниспосланный с небес посланник Диавола, который бороздит просторы океана, неся смерть всем его обитателям. И в образах широкоплечих парней с толстыми шеями, пошлыми наколками и отсутствующими взглядами видятся не простоватые работяги, а самые настоящие эмиссары ада — предвестники скорого вселенского конца, вершащие страшный суд над невинными тварями, извлекаемыми из морских глубин. «Левиафан» цепляет глаз нетривиальным видеорядом и намертво держит на себе внимание все полтора часа, хотя довольно скоро становится понятно, что никаких кульминаций и завязок здесь ждать не имеет смысла.

Необычность фильма может объясняться уже тем, что за ним стоят два художника-антрополога из Гарварда — Люсьен Кастен-Тэйлор и Вирина Паравел, с некоторых пор решившие попробовать себя в режиссуре. Нарушив какие только можно правила, они предъявили миру нечто совершенно невообразимое и не имеющее (как мне представляется) аналогий в мирового кино. Хотя в отдельные моменты «Левиафан» все-таки напоминает эстетские изыски Мэтью Барни, но с той важной разницей, что здесь фантастические образы сплетаются в многоярусную систему метафор. На этом фоне воображение Барни представляется не таким уж огромным достижением, ведь куда важнее то, каким типом образов оперирует художник. Если за ними скрывается глубина, которая возникает не на пустом месте, а на основе переработанных данных личного опыта, осмысленности и новизне переработки, то мы будем иметь «Левиафан», а не «Кремастер».

Кастен-Тэйлор и Паравел «разбросали» где только можно — на палубе и даже за ее пределами — сверхлегкие миниатюрные камеры, которые бесстрастно фиксируют все, что попадает в кадр. И оказалось, что такой метод может подключить к очень глубоким смыслам. Совсем исключив комментарии — их здесь нет вообще, — они предъявили миру самое настоящее «чистое кино», наполненное исключительно образами. «Левиафан» воспринимаешь не умом и даже не чувствами, а будто бы всем своим естеством. Это фильм, который до предела обостряет болезненное противоречие между неземной красотой и ужасом перед аномальной и аморальной силой. С одной стороны, перед нами вроде как полное величавой экспрессии воспевание тяжелого физического труда, с другой же — образ скотобойни. Иначе и не назовешь то, что делают с представителями морской фауны эти утомленные жизнью мясники. И всё отличие этого рыбацкого судна от настоящей скотобойни лишь в том, что морские твари, в отличие от земных, не кричат в момент их убийства.

Удивительная амбивалентность каждого кадра чарует и пугает одновременно, точно так же как вываленные обратно в море «отходы производства», образующие в воде феерическую, сказочную картинку. А на самом деле — это всего лишь останки тех бедных существ, которых безжалостно разделали для услаждения прихоти человека, горделиво вознесшего себя над всеми другими формами жизни. Этого «венца творения», наделившего себя правом вершить вопросы жизни и смерти не только на земле, но и в воде и бессмысленно уничтожающего животный мир по одной лишь прихоти желудка, жаждущего утолить свою ненасытную гастрономическую страсть.

Фото mubi.com