Лауреат «Арабского Букера»: «Мастер и Маргарита» по-египетски

В минувшую субботу, накануне православной Пасхи, я зашел в книжный магазинчик наукограда Кольцово и там, среди детективов Акунина, обнаружил любопытную книгу. Роман называется «Азазель» (понятно, почему прибился к Акунину), внизу мелким шрифтом приписано: «лауреат премии «Арабский Букер», на заднике — рекламная аннотация, пытающаяся убедить читателя, что перед ним арабский вариант «Имени Розы» и «Кода да Винчи». Что ж, должность автора такому раскладу не противоречит: египтянин Юсуф Зейдан — директор отдела рукописей Александрийской библиотеки, в последние месяцы переживающий гонения со стороны «братьев-мусульман». Что касается самого романа, то, судя по продажам последних пяти лет, он оказался самым успешным среди интеллектуальных бестселлеров, которые выходили в арабских странах за всю историю Ближнего Востока.

Без всяких сомнений, из прочитанного за четыре месяца 2013 года — впечатление от романа Зейдана у меня самое мощное. «Азазель» написан в форме исповеди египетского монаха V века своему внутреннему дьяволу, который выступает одновременно и гласом совести, и психоаналитиком, и просто циником с чувством весьма черного юмора. В плане эрудиции Зейдана действительно уместно сравнивать с Умберто Эко и его «Именем розы», однако стилистически «Азазель» гораздо проще, без постмодернистских игр. Арабские критики увидели в нем воссоздание простодушной и лаконичной коптской прозы.

Начинается роман с молитвы монаха Гипы, утратившего веру в догматы христианства. Сомнения эти имеют причину. У Гипы, нубийца по рождению, в раннем детстве христиане убили отца-язычника и сровняли с землей все местные храмы. Достигнув совершеннолетия, возжелавший стать врачом юноша оказывается в Александрии, где попадает под обаяние греческой философии и математики. Но тучи сгущаются. Христиане, под предводительством Кирилла Александрийского — в последствии влиятельнейшего Отца Церкви, вырезают сотни евреев, а затем предают растерзанию толпы Гипатию, образованную женщину, преподавательницу математики, и сжигают ее на костре (все это реальные факты, задокументированные современниками). Не в силах оправдать собственное бессилие и подавить бушующую сексуальность, Гипа бежит в Иерусалим, где знакомится с Несторием, знатоком неоплатоников и римских поэтов, будущим епископом Константинопольским и еретиком.

Зейдан показывает разительный контраст угрюмой воинственности Александрийской школы и вдумчивого спокойствия школы Антиохийской. Мелкие детали — ослик с поклажей, ароматный напиток из мяты, пение под лютню — вводят читателя в контекст эпохи. Сюжет «Азазеля» ныряет в исторический детектив и крутится вокруг божественных прозрений, духовных подвигов, лживых самооправданий, уродливых объединений церкви и власти, бесплодных споров об ипостасях Бога, попыток справиться с накатывающим желанием, вокруг чаемого одиночества и душевной успокоенности в тихом монастыре близ города Алеппо (того самого сирийского Алеппо, вокруг которого последние полтора года не прекращаясь идет война).

Дьявол не дает монаху спуску, подтрунивает над ним, заставляя вновь и вновь сомневаться в основах христианской догматики, напоминая не столько бульварный антиклерикализм романа Дэна Брауна, сколько давно прописанного в России Воланда из «Мастера и Маргариты». Азазель продолжает вопрошать обессилевшего от болезни, любовной страсти и церковных неурядиц монаха Гипу, нашептывая: «Древние цивилизации вознесли Бога, а евреи в своей Торе низвели его до человека, так что настало время вновь вернуть его на небо… Когда появилось христианство, оно тоже утверждало существование Бога на земле рядом с человеком в лице Иисуса, а затем возвысило его при помощи древнеегипетских легенд, поставив на первое место в небесной иерархии, после того как он (Бог) принес себя в жертву, как они утверждают, ради спасения человечества от греха его прародителя Адама. Исчезли ли грехи после Иисуса? И так ли уж тяжело Богу простить человека, просто повелев, без этих надуманных страданий, унизительных крестов, бесславной смерти и славного воскресения…».

После исповеди Азазелю к Гипе возвращаются силы — финал Юсуф Зейдан оставляет радостным и открытым. Гипа готов к новым духовным подвигам. Но каков теперь будет его путь? Зейдан не дает прямого ответа. Очевидно, что будущее он видит не в христианском богословии, запутавшемся в противоречивых догматах, Божественных и человеческих природах, возведенной в культ сексуальной неудовлетворенности, не питает он симпатии и к либеральному европейскому атеизму. И он, и его герой идут к единому Богу, свободному от политики и людских предрассудков. Между строк читается: Юсуф Зейдан — мусульманин-гуманист, осознающий, сколько крови пролили представители трех мировых религий, — мечтает под знаменем единого Бога объединить мусульман, иудаистов и христиан.

В Египте «Азазель» наделал много шума. В Александрии, где один из главных храмов назван в честь Кирилла Александрийского, выведенного в романе фанатиком-инквизитором, копты-христиане ополчились против Зейдана: какое право имеет мусульманин писать историю христианской церкви? Не берусь становиться на ту или другую сторону, однако задаюсь вопросом: если бы Зейдан написал такого «Азазеля» про резню во имя ислама, как скоро получил бы он фетву и прятался бы по углам вместе с Салманом Рушди? Впрочем, до этого осталось не так уж далеко. Полтора месяца назад «братья-мусульмане»* вызвали Зейдана в прокуратуру за «оскорблении религии, разжигании религиозной розни и поощрении религиозного экстремизма». В своей последней книге «Арабское богословие и истоки религиозного насилия» писатель рассказал вроде бы очевидную вещь: религиозные конфликты всегда происходят, когда религия смешивается с политикой. В эти майские дни как раз решается, будет ли Зейдан осужден на 5 лет тюремного заключения.

_{* запрещена в РФ}