Гераклит и его бабки

А не почитать бы нам, извините за выражение, Гераклита? Я все понимаю: предложение, конечно, звучит странновато. Какой такой Гераклит? И кто такие мы? Чай, тут не Греция — в нашем дорогом Новосибирске другие герои и другие времена. Но мэр Городецкий, глядя на горку черного снега, говорит: «Сам дотает» — и в этом чувствуется влияние греческих философов, считавших огонь первоосновой материи и сознания. Огонь растопит снег, снег превратится в пар. Стоит ли нервничать? Конечно же, нет.

Или вот еще. Зимою в селе Еланда 54-летний Юрий Тимчук, неоднократно попадавшийся на краже бидона, поссорился с гражданской женой, затем в состоянии алкогольного опьянения залез в стог сена, заблудился и просидел четыре дня, «питаясь несобранными зернами, соломой и снегом». В этом поступке также чувствуется нечто древнегреческое, где-то рядом злобно хихикают мойры. Или же совсем фантасмагорическая недавняя история, когда предприимчивая женщина-стоматолог в центре Новосибирска изнасиловала своего мужа с помощью четырех друзей, переодетых в обезьян, а потом дала обет молчания. Здесь уже вовсе какая-то чертовщина, не поддающаяся осмыслению.

Размышляя об этих достойных Софокла и Еврипида трагедиях, почерпнутых из пресс-релизов ГУВД и присланных на редакционную почту НГС, а также о вовлеченных в эти трагедии людях, я вошел в книжный магазин «Собачье сердце» и как-то моментально углядел задвинутый на верхнюю полку томик Гераклита в переводе Сергея Муравьева — новое полное собрание дошедших до нас сочинений греческого бородача, известного любителя изменчивости и нелюбителя ходить дважды по одним и тем же водоемам. Как и Владимир Городецкий, Гераклит говорил загадками, почему и был прозван Темным, и слыл огнепоклонником. Кстати, в его родном городке Эфесе (близ турецкого Измира) сейчас варят одноименный Pilsner.

Запихивая увесистого Гераклита в рюкзак, я вспомнил, что полгода назад как раз это издание (книга вышла летом 2012 года) сопровождал академический скандал. Маститый эллинист Андрей Лебедев, отец дизайнера Темы Лебедева, написал Сергею Муравьеву открытое письмо, которое завершалось так: «Если бы меня попросили составить рейтинг гераклитоведов со времен Возрождения, я бы не задумываясь поставил вас на самое последнее место как неуча и жалкого маразматика. Прощайте и не смейте больше меня беспокоить». Сергей Муравьев, разумеется, вступил в схватку. Боже мой — опять эти «переодетые обезьяны». Нет от них никакого спасения.

Вечером я лег на диван и, в ожидании утешения философией, открыл книжку, состоящую из маленьких фрагментов. Вот что мне стало известно.

«[Гераклит в письме Гермодору] Они (врачи) убили моего дядю Гераклеодора и получили гонорар».

Затем я узнал, что Гераклит очень любил ячневую кашу на воде — в отличие от своих сограждан эфесян, любителей роскоши. Их Гераклит терпеть не мог, а после того, как они изгнали из города его друга Гермодора, «призвал всех взрослых эфесян перевеситься». Чтобы показать, какие все кругом дурни, говорил, что «ему известно, что ему ничего не известно», и шел к морю, на городскую площадь играть с детьми позвонками умерших животных — в бабки.

«Когда Гераклит заседал в нужнике», он пригласил смело входить к нему чужеземцев, «ибо и здесь есть боги». Некоторые, впрочем, свидетельствуют, будто сидел он не в нужнике, а грелся в ipnos'е, маленькой будке для выпечки хлеба.

«Гераклит, всякий раз как выходил, видел вокруг себя столько дурно живущих, нет! — дурно гибнущих, что плакал, жалея всех, кто мнил себя довольным и счастливым. Нежной души человек, но очень беспомощный!». «Плакал, лишь только порог переступит» «И вот, совершенно разревелся! Что ты плачешь, милейший?». «Переубеждал, рыдая…».

«И вконец возненавидев людей и уединившись, он стал жить в горах, кормясь травами и растениями. Впав, конечно, оттого в водянку, он сошел в город и стал загадочно справшивать у врачей, не могут ли они «обернуть ливень засухой». А как те не поняли, он зарылся в хлев и стал ждать, когда влага испарится от навозного тепла. Но ничего таким образом не добившись, он скончался шестидесяти лет от роду».

После такого жизнеописания вполне логично выглядел диалог:

«Гераклит: …Удовольствие и неудовольствие, знание — незнание, большое — малое, верх — низ — одно и то же, кружащееся и обменивающееся в игре Эона. — Что такое Эон? — Гераклит: Ребенок ребятящийся, играющий в бабки, и рассеивающий. — Что такое люди? — Гераклит: Боги смертные. — А что такое боги? — Гераклит: Люди бессмертные. — Ах ты такой-сякой, ты что — загадками говоришь или составляешь головоломки? Ты, право, словно Локсий, так говоришь, что ясного смысла нет. — Гераклит: А мне до вас и дела нет. — Тогда никто в своем уме тебя не купит. — Гераклит: А чтоб вам всем взрослым провалиться, покупающим и не покупающим. — Да, недуг этот весьма недалек от черной желчи (меланхолии)».

Напоследок, перед сном, я три раза открыл книжку наугад: «Для тех, кто бодр, — один совместный космос, а из уснувших каждый в свой личный оборачивается», «Покой и неподвижность — свойство трупов», «Противобег. Противоврат». Последний отрывок — удивительно красивый, но абсолютно непонятный — окончательно убеждал в правоте называвших философа Темным.

«Противобег,

противоврат», —

повторил я, выключил свет и представил себя 54-летним Юрием Тимчуком в стоге сена. Как говаривал Гораций, нас «всех ожидает одна ночь» — и меня, и вас, и мэра, и Гераклита Темного, и жестокую стоматологиню с ее обезьянами, и непутевого пьянчугу из Деревни Еланды.

Фото Екатерины Калиневич