«Охота»: бойтесь детей, дары приносящих

Собственно, приза — за лучшую мужскую роль — был удостоен Мадс Миккельсен, который исполнил воспитателя детского сада, обвиненного в смертном грехе

Томасу Винтербергу не впервой обращаться к самым табуированным темам: в 1998-м он снял «Торжество», рассказывающее о страхе перед инцестом, теперь вот «Охоту», вскрывающую, может быть, самый подавляемый социальный страх — перед педофилией. Однако «Охота» — фильм не столько о педофилии, сколько об издержках этого страха, если не сказать ужаса.

Пятилетняя девочка Клара обижается на своего любимого воспитателя, 40-летнего Лукаса, за то, что тот отказался принять ее «валентинку», подаренную от чистого сердца. Буквально накануне посвященная в особенности мужского полового строения своим братом-подростком, сунувшим ей под нос на пару секунд планшетник с порнушкой, Клара легко совместила в своем воображении новый виртуальный образ и обиду на того, кто проигнорировал ее чувства. И не просто совместила, но еще и пожаловалась заведующей детсадом, что видела у Лукаса его твердую штуковину.

Вместо того чтобы провести корректное расследование с участием детского психолога, который, надо полагать, легко бы вывел на чистую воду юную фантазерку (магическое мышление ребенка в этом возрасте не знает границ, в отличие от взрослых, у которых уже много чего табуировано), коллега Лукаса, вдобавок ко всему еще и подстегиваемая чисто женской ревностью, объявила «всеобщую мобилизацию». Слух об извращенце и двуликом Янусе моментально облетел весь городок, спровоцировав тотальную истерию. В результате от Лукаса отвернулись жена и закадычные друзья, а местное население тут же объявило его персоной нон грата и сделало изгоем.

Сценаристы, получившие, кстати, Европейскую кинопремию за свою работу, драматизируют историю насколько это возможно, не жалея ни своего главного героя, ни чувств зрителей. Мадс Миккельсен, который как-то незаметно вырос в одного из главных актеров-невротиков мирового кино (хотя начинал свою карьеру с ролей бандитов), становится тем буфером, который смягчает и оправдывает некоторые сценарные допущения. Во многом благодаря его исполнению нешуточные страсти этой современной драмы (особенно в кульминационной сцене, в церкви) набирают объем, достойный античной трагедии.

Но еще больше меня восхитило то, как точно Винтерберг находит болевые точки, которые общество старается тщательно маскировать или делать вид, что их вообще не существует. Для меня «Охота» — это еще и кино о подавленных чувствах мужчин. Боясь их показать, Лукас отказывает ребенку, как раз в отличие от взрослого, непосредственно их проявляющему. Боясь этих опасных чувств, остальные мужчины тут же переходят в нападение, объявляя войну тому, кто изначально дал повод усомниться в маскулинности, мачизме и гендерном соответствии, то есть — воспитателю детсада.

«Охота» очень убедительно демонстрирует, как и почему мужчины так глубоко загоняют свои чувства, а если у них что-то вырывается наружу, то, как правило, это бывает либо страх, либо агрессия. В первую неделю 25 копий этой датской ленты собрали в кинотеатрах России менее полутора тысяч зрителей. Данный провал для меня не удивителен: чтобы посмотреть на больное место, надо обладать определенным мужеством. Массовое игнорирование картины — еще одно проявление подавленных чувств и неосознанное выражение тех самых страхов, формирование которых здесь так впечатляюще показано.

«Охота» — это кино о том, как ролевые ожидания не допускают, чтобы мужчина проявлял слабость. Поэтому мужчины стесняются формировать эмоции и тем самым вытесняют за пределы сознания свои внутренние проблемы. Это кино о зависимости общества в скандалах, обличениях, охоте на ведьм и даже публичных казнях, что берут свое начало с незапамятных времен Средневековья. Это кино еще и о том, как стараниями особо бдительных и мнительных педагогика может превратиться в педофилию, а потом и в педофобию.

Финал не оставляет особых поводов для оптимизма: реабилитированный вроде бы в глазах окружающих, Лукас уже никогда не станет прежним. Естественная душевная расположенность к детям теперь, скорее всего, пожизненно будет блокирована страхом переступить через невидимый запрет, границы которого каждый устанавливает для себя сам. Барьер Лукаса окажется не меньше Берлинской стены, из-за которой он будет взирать на «невинные создания», а если и брать их на руки, то только когда никто не видит.

Фото kinopoisk.ru