«Любовь»: долгое прощание

Ханеке продемонстрировал тот неотразимый академизм, с которым плохо уживаются сантименты, равно как и рефлексия на вечную тему — жизни и смерти — не растекается мыслью по древу, а скукоживается и замирает в оцепенении. Смерть неизбежна, но торопиться на встречу с ней как-то не очень хочется. Тем более вооружившись теми знаниями, которыми здесь делится оттаивающий от фильма к фильму немецкий морализатор и мизантроп, на этот раз предъявивший миру историю про последнюю фазу любовных отношений, которая, как последний бой, трудная самая. Эта последняя проверка — другая сторона любви, когда счастье оборачивается мукой, проходить через которую ты вроде как и не обязан. Но можешь…

Приходя в тихое восхищение от того, сколь неотразимо 70-летний режиссер владеет своей профессией, как одним штрихом, паузой, звуком заставляет разволноваться или застывать в ожидании чего-то совершенно непредсказуемого, по большому счету, так и не удается принять это кино как откровение. И это вроде бы странно, так как оно явно о личном, о тех страхах, которые по мере приближения к жизненной развязке могут становиться все навязчивее. Невозможность владеть собой из-за изношенности собственного организма — это болезненная тема, и в особенности для режиссера, которого повсеместное признание невольно превратило в демиурга.

Ханеке начинает с конца, подбрасывая зрителю труп, как в образцовом триллере-детективе. Чтобы далее рассказать историю совсем не про покойника, а про двух влюбленных. Про двух стариков — супружескую пару бывших преподавателей музыки, благополучно доживающих свой век в почти роскошных парижских апартаментах. Они ходят на концерты, попивают свой утренний кофе, говорят комплименты и забавляют друг друга воспоминаниями. Но лишь до того дня, пока супруга однажды за завтраком не выпадет вдруг из реальности. Ненадолго — на пару минут. Но это и будет тот первый звонок, после которого начнется тот бессрочный урок, сдавать который придется мужу — даже не столь перед некой верховной комиссией, сколько перед самим собой. Это будет нелегкое испытание, и, скорее всего, самое непростое в жизни, но зато самое последнее.

Взирая из нашего российского далека на те трудности, которые, как скатывающийся с горы снежный ком, начнут лишь нарастать тут день ото дня: сознание супруги будет постепенно угасать, а тело почти совсем перестанет слушаться, — время от времени будет возникать искушение обесценить их, посчитав искусственными и надуманными. Но это лишь в сравнении с нашими реалиями, где жизнь одиноких стариков гораздо прозаичнее и суровее. И потому я допускаю, что Ханеке, используя служебное положение, «всего лишь» избавляется здесь от тех тревог, которые, вероятно, донимают его все чаще и чаще. Негуманная развязка нужна режиссеру — как обостряющий события «драматизатор» и как сублимированная тревога — просто пожилому человеку: отыграл и вроде как освободился от нее. В конце концов, для всех творцов именно помыслы, а не действия, основная питательная среда.

И, похоже, не только для него одного, но и для играющих здесь главные роли — 85-летней Эмманюэль Рива и 81-летнего Жана-Луи Трентиньяна, который 7 лет назад ушел из кино и вот впервые сделал исключение для Ханеке. Выпуская наружу страхи, мы освобождаемся от их бремени. А для художника, особенно суеверного, тут двойная выгода, поскольку присутствует искушение на берегу договориться с костлявой, чтобы в жизни потом не повторилось то, что уже было сымитировано перед камерой.

Бергман незадолго до смерти признался в одном из интервью, что в детстве едва не задушил свою младшую сестру, поскольку жутко ревновал ее к родителям, всецело сосредоточившимся на новом ребенке. Он уже было протянул руки к младенцу, мирно почивавшему в кроватке, как услышал шум за дверью и испугался. Предлагает ли Ханеке рецепт вечного любовного союза или просто выпускает демонов, вскрывая файлы своего подсознания, — это каждый отрефлексирует в меру личной осознанности. Но предложив пример выразительной художественной эвтаназии, уже не раз опробованный в кино, он с выражением некоторой надменности делает вид, что смерть — это не завершение любви, а ее продолжение. И последнее, конечно же, не может не трогать и не располагать к пониманию. Во всяком случае, у тех, кто либо уже натерпелся всего этого, либо еще не познал.

Фото kinopoisk.ru