Кшиштоф Занусси: мне интересно меньшинство — они двигают мир вперед

Ива Аврорина:
Добрый день, уважаемые зрители, слушатели и читатели НГС.
Мы начинаем прямой эфир с польским кинорежиссером Кшиштофом Занусси об искусстве, христианстве и отношениях между Польшей и Россией.

Валерий:
Польша - один из центров мирового киноискусства, наряду с Италией, Францией, Россией, США (не путать с киноИНДУСТРИЕЙ). Однако, складывается такое впечатление, что уровень харизматичности киноискусства в современном обществе снизился. То ли мы, зрители, повзрослели, то ли режиссёры стали снимать фильмы по другому, но уже нет таких впечатлений и общественного резонаса. А вот если пересмотреть старые фильмы, то впечатления появляются вновь, не смторя на то, что эти фильмы были сделаны при минимуме технологий. Это впечатление обманчивое или этот феномен существует?

Ответ:
Я думаю, что это мнение. И это разумное мнение. Я с этим согласен. Мне кажется, что это не только кино. Слой общества совсем другой. Мы на что-то другое обращаем внимание. Мы делали раньше кино и литературу для ограниченной элиты. Массовое общество в Европе пришло только недавно. Сейчас мы ожидаем голоса тех, которые раньше не высказывались. Мы не на них обращали внимание, мы хотели нравиться образованной, буржуазной публике среднего и высшего класса, это было самое главное. А сейчас стало наоборот, это массовая публика, это молодые люди, это пацаны ходят в кино. Кино стало дешевле. Раньше оно было дороже, люди не могли себе позволить так свободно покупать билеты, как сейчас. Слой общества другой, и поэтому и кино, и все искусство, и музыка, и театр функционируют в немножко других условиях. Это время перемен. С одной стороны, это радует, потому что появилась огромная публика, которой раньше не было. Раньше большая часть общества не обращала внимание на то, что происходит в культуре. А сейчас много людей или все имеют доступ к культуре, но имеет тоже свое мнение, часто мнение не очень образованных людей.

Ива Аврорина:
Это снижает общую планку?

Ответ:
Конечно. Но он более широкий, так что есть и компенсация.

Ива Аврорина:
Вы в одном из интервью рассказывали, что в вашем детстве была домработница, которая ходила на американские фильмы. И считалось, что развлекательное кино — для людей не очень образованных.

Ответ:
Да. Америка с самого начало была ориентирована на массового потребителя.

Ива Аврорина:
То есть получается, что сейчас этот слой диктует то, каким должно быть искусство. Вы когда снимаете кино, на кого ориентируетесь? Пытаетесь учитывать чьи-то вкусы, чаяния, воспитывать кого-то?

Ответ:
Нет, воспитывать надо осторожно, потому что я не учитель. Школа должна воспитывать. В искусстве мы должны делиться со своим зрителем, а я не могу это делать с позиции человека, который что-то преподает. Если я преподаю, это уже не моя роль, плохие воспоминания о сталинских теориях, где мы должны быть инженерами человеческих душ. Я не инженер. Я просто сосед, я собеседник. Я рассказываю то, что у меня лежит на сердце, надеясь, что другому человеку это будет интересным.
Выходить, напротив, мне бы уже не хотелось. Я уже в том возрасте, что мне не хочется идти на компромисс. Часто я знаю, что нужно добавить, чтобы картина лучше продавалась, я этого не добавляю. Больше насилия, больше секса, ускорение действия — и сразу есть определенная публика, которая это любит, но если это убивает содержание, если это отвлекает внимание от главного, лучше этого не делать.

Ива Аврорина:
Ваша публика в Польше, в Европе — как бы вы могли ее охарактеризовать? Кто смотрит ваши фильмы и сколько их?

Ответ:
Число мы видим, потому что картины продаются, мы имеем проданные билеты, определенное число зрителей. Есть новый фактор, которого раньше не было, — картины живут долго. Свою первую полнометражную картину я снял 46 лет назад. Это была моя первая поездка в Новосибирск. Так что нет таких научных исследований, чтобы точно знать.
Говорят, что есть только 4 % в мире развитых людей, которые готовы что-то изменить в своей жизни, принимать новые решения, которым важно, чтобы что-то изменилось в мире. А 96 % — может быть, 92 %, но все-таки огромное большинство — думает только о том, чтобы им было выгодно жить. Мне интересно это меньшинство. Они двигают мир вперед, от них все зависит. А большинство пойдет за ними.

Ива Аврорина:
Пойдет?

Ответ:
Иногда идет, иногда не идет. Но все-таки они двигают вещи вперед.

Амаэль:
Кшиштоф, кто или что является инородным телом в Вашем одноимённом фильме? Или это многозначная режиссерская аллегория?

Ива Аврорина:
Кино тяжелое. Фильм достаточно бескомпромиссный. Если это зло, то это зло чистое и беспримесное, никаких оттенков. Если это добро, то это добро на грани святости, тоже никаких оттенков. Здесь ни грамма иронии, все абсолютно серьезно. Там речь идет о наступлении сумеречного периода. У вас есть ощущение, что мы подошли к какой-то глобальной битве добра со злом, где компромиссы не возможны?

Ответ:
Это глобальная битва, которая тянется так долго, как жизнь человечества. Это не только сегодня, это всегда так было. Есть такая и во мне тоже реакция, что это условность, релятивизм, который пришел с постмодернизмом, что нужно давить, это пошло уже слишком далеко. Конечно, наши поступки надо судить, не нас как людей. Мы как люди всегда оставляем себе и другим чуть-чуть хотя бы надежды, что мы можем что-то в своей жизни поправить. Никто не может быть злым до конца. Это правда. Но, с другой стороны, то что мы не судим, не смотрим… Мне кажется, в вашем обществе это особенно болезненный вопрос — неосуждение вины предыдущих поколений. Без покаяния нет очищения. Это очень тормозит. Это весь мир прошел после Второй мировой войны. Мы видим, что те страны, которые после этого поднялись, они все же где-то со своим прошлым смирились.

Ива Аврорина:
Один из персонажей, мать главной отрицательной героини, в сталинское время была прокурором и осудила на смерть много невинных людей, зная, что они невинны. Одно из мнений, которое я слышала после фильма, было о том, да что они знают за границей, это наши дела, зачем они вмешиваются.

Ответ:
Где же вмешиваются, мы тоже прошли сталинизм. Он был не нашим, он был импортным, но он приехал к нам, не по приглашению. Это не желание отмщения или наказания. Но без покаяния нельзя очистить атмосферы и нельзя приготовить общество для того, чтобы это не повторилось. Мне кажется, что это важно. Зло рождает зло, а покаяние может прервать эту цепь. Такой была моя мысль.
А если вы посмотрите на фестивале польскую картину «Ида», которая была награждена «Оскаром», там тоже такая личность. Мы вместе с режиссером Павликовским, с которым я очень дружу, лично познакомились с этой женщиной, которая живет в Оксфорде. Она прототип, ее жизнь без покаяния — это провокация.

Ива Аврорина:
Она так и не раскаялась до конца?

Ответ:
До конца нет. В его картине немного по-другому, он дал ей шанс, а я уже не дал.

Ива Аврорина:
И мы не ответили на вопрос, что означает заголовок «Инородное тело».

Ответ:
Я бы хотел оставить это публике, критикам. То, что порядочный человек всегда будет считать себя инородным телом в окружении тех, кто не имеет таких амбиций, как он. А второе, это то, что мы взяли от греков. Восток не знает этого конфликта, в буддийских традициях, в Индии нет противопоставления тела и духа. А у нас от греков тело для духа всегда является чем-то инородным.

Наталья:
Добрый день, Пан Кшиштоф!
Я очень признательна Вам за Ваше творчество! Меня восхищает в Ваших фильмах любовь и вера в человека, боль за него.
1. Как Вы думаете, современный человек обречен или, он все же сможет, каким-то образом, набраться мудрости и мужества и вернуться к общечеловеческим ценностям?
2. Как Вы относитесь к фильму "Левиафан" в этом контексте?

Ответ:
1. То, что есть ценности такие, как добро, красота и правда, которые мы взяли у греков, от этого мы не можем отойти, хотя по-разному можно это выразить. Часто тоска по добру выражена рассказом о том, как люди выбирают зло. Тоска по красоте выражена в том, что мы показываем недостаток, отсутствие красоты. Это все дозволено, это может быть таким образом, но если мы тоскуем, если у нас есть мечта о лучшем мире. А если мы согласны на такой мир, говорим, что он такой и пусть таким остается, значит, мы уже проиграли нашу борьбу с собой.
2. Эта картина в Польше прошла с огромным коммерческим успехом. Я ее считаю шедевром, это великолепная картина. То, что меня поразило в ней более всего — это не то, что там негативный образ, не закономерности общества, но там бессилие добра. Это меня поразило. Это очень правдиво и глубоко сказано. Слова Евангелия, которые появляются в конце, в губах этого человека, того священника и те бандиты, которые его слушают, — там видно, что добро просто бессильно бывает. Это для меня провокация, интересная и глубокая.

Ива Аврорина:
У нас «Левиафана» очень сильно ругают за то, что он показывает миру не ту картину страны, которую кому-то хотелось бы видеть.

Ответ:
Это наивно. Это прошлое. Если кто-то так думает, значит, он остался в XX веке.

Ива Аврорина:
Вы говорите, что это фильм о бессилии добра. Это безнадежность вызывает?

Ответ:
Нет, наоборот. Это провокация — вызвать желание, чтобы так не было. В конце картины я хочу потрясти этим миром и сказать, что так не может быть, с таким злом нельзя жить. Поэтому для меня это положительная картина, там есть эта ясная тоска о чем-то другом, о чистом, хотя герой совсем не побеждает в конце.

Олеся:
Прежде всего хотелось бы Вам сказать большое спасибо не только за Ваши фильмы, но и за спектакль "Дуэт", поставленный в Старом доме несколько лет назад - я почти месяц находилась под впечатлением, посмотрев его.
Вопрос мой к Вам: когда мы говорим об искусстве, можно ли сказать, что российская культура является полноправной частью европейской культуры? На мой взгляд, у нас общее пространство, общие философские истоки, общие символы и страхи, общие проблемы и темы. Замечаете ли вы подобное?

Ответ:
Я не знаю, откуда взялось такое сомнение. Для меня это само собой разумеется, что русская культура — часть европейской культуры. Как сказал покойный Папа Римский Иоанн Павел II, Европа дышит двумя легкими, восточным и западным, Византия и Рим — это два наших предка, которые дополняют друг друга, и духовность Востока и Запада дополняются. Я рад, что кто-то тоже так чувствует, здесь нет никакого разрыва. Запад и Восток только вместе существуют как настоящая Европа.

Амаэль:
Как Вам работалось с нашей Чулпан Хаматовой, не плпнируете-ли предложить ей главную роль в каком либо из последующих фильмов?

Ответ:
Прекрасно работалось.

Ива Аврорина:
Кстати, там же у вас и Михаил Ефремов снимался.

Ответ:
Михаил сделал для меня такой дружеский жест, потому что первый раз в главной роли он выступил в моей пьесе, которую я ставил в театре под дирекцией его отца. С Катей Васильевой в спектакле «Недоступные» он был в главной роли в МХАТе в 1991 году. С этого времени осталась дружба.
Чулпан Хаматовой, конечно, было интересно играть по-английски, в мире это доказательство, что она способна играть за пределами своего родного языка. Для меня это великолепная актриса. Я рад, что смог познакомиться с ней в работе, потому что мне бы хотелось создать для нее главные роли. Она из таких харизматических актрис, которым хочется делать особенные предложения. Работа была под страшным нажимом времени — было только 2 съемочных дня. Надеюсь, что в будущем мы будем это продолжать.
Я не так давно был сопродюсером картины тоже с ее участием. Картина Алексея Германа-мл., которая была награждена на Берлинском кинофестивале, «Электрические облака». Я был сопродюсером, очень этим горжусь. Мы шли вместе по красной дорожке в Берлине. Это тоже было доказательством того, что, не смотря на наши политические конфликты, Люди культуры хотят поддерживать те же ценности, и что мы можем сотрудничать дальше.

Сергей:
г-н Занусси, насколько я понимаю, рядовые поляки в отличие от правящей элиты, не настроены столь враждебно по отношении к России. Особенно это было заметно в канун 70-летия победы в Великой отечественной войне. Элита - заложница политики США или тут нечто иное??? И как далеко может зайти эта враждебность и что необходимо сделать обеим сторонам, что бы вернуть отношения межу нашими странами в нормальное русло?

Ответ:
К чему здесь Америка? Кто это придумал? Где Америка между нами. Это не имеет никакого смысла. Это чистая пропаганда. Кто-то послушал пропаганду и поверил. Это не так все. Правда то, что поляки боятся русских, и для этого у нас есть свои хорошие причины. Россия в XIX веке заняла часть Польши, и мы были под русской оккупацией более 100 лет. Это хорошая причина, чтобы бояться. Но это не значит, что мы не любим соседа, и его культуру, и его людей. Враждебные чувства у нас бывают, конечно, но не так их много. И, конечно, я их не разделяю.

Ива Аврорина:
По вашим ощущениям, они усилились в последнее время или нет?

Ответ:
Страх усилился. Если в Калининградскую область приезжают ракеты, мы этого боимся, конечно, что это против нас.

Алена:
Добрый.. день!
Как.. относятся.. простые.. люди.. из.. Польши.. к.. России, с.. Вашей.. точки.. зрения?
Что.. мешает.. полякам.. быть.. дружелюбнее.. к.. россиянам?
И.. при.. каких.. условиях, можно.. поменять.. это.. отношение?
Заранее.. спасибо!

Ответ:
На человеческом уровне всегда можно. Я сам это делаю. Я приезжаю, хотя меня в интернете польском за это будут ругать.

Ива Аврорина:
Будут ругать?

Ответ:
Безусловно. И так ругают.
Я уверен, что диалог людей культуры должен продолжаться, несмотря на все политические трудные условия. Вопрос, вообще касающийся и Европы и будущего мира, — каково место России в мире. В наших интересах — чтобы Европа была соединена вместе с Россией и вместе с Америкой, потому что мы одна цивилизация. А если вы поедете в Китай, я там читаю лекции довольно часто, если поедете в Индию, поймете, как поднимается азиатская цивилизация. Она очень сильная, очень амбициозная. Мы будем с ней соперничать. Но лучше будем соперничать, если будем соединены, потому что нас вяжет традиция более 2 тыс. лет культуры, которая выросла из одних и тех же корней. И этим мы отличаемся от Азии, которая выросла из совсем других корней.

Ива Аврорина:
После показа фильма «Инородное тело» я слышала мнение, почему опять в зарубежном фильме Россию показывают в негативном свете. Подняли тему сталинизма, тюрьмы, продажных чиновников — все связано с русскими, один сплошной негатив.

Ответ:
Это, к сожалению, страшный русский комплекс, видят то, чего нет на экране. Сталинизм был показан как польский сталинизм. Это к России не имеет отношения. Там коррупция приходит с Запада, взятки Запад приносит. Самая ясная фигура в картине — это монах в православном храме.

Ива Аврорина:
Это бывший баскетболист.

Ответ:
Да. Это портрет из жизни, я такого монаха у вас встретил. Я не умею придумывать лица, я должен взять их из жизни.
Так что это просто комплекс. Комплекс, почему нас не любят и почему нас представляют таким образом. А тюрьма — кто показывает красивые тюрьмы? Тюрьма всегда такая, и не только в России. Это никого не удивляет.
Так что это просто выражение комплекса, который проявляется у русских. Я думаю, что для здоровья лучше лечиться от этого комплекса и не думать, что нас показывают в нехорошем свете. Сравните — даже Чулпан Хаматова, как человек корпорации российской, гораздо более мудрее и спокойнее, чем польская ее партнерша.

Ива Аврорина:
Фильм «Левиафан» тоже обвиняли в том, что он показывает Россию в негативном свете.

Ответ:
И тоже это не мудро. Если бы люди лучше знали американское кино, французское, даже польское кино, вы увидите, как все эти свободные нации показывают критическим взглядом свою реальность. Надо себя критиковать, это не значит, что это против своего дома. Мы о своем доме можем говорить правду, если мы верим в свое будущее. А комплекс появляется у тех, у кого нет веры, у кого есть чувство, что лучше не может быть. И это недостаток.

Ива Аврорина:
Министр культуры РФ г-н Мединский сказал, что государство не должно финансировать фильмы про «Рашку-говняшку», прошу прощения у зрителей, но это прямая цитата. Как с этим в Польше обстоят дела? Кто финансирует ваши фильмы?

Ответ:
Прежде всего у нас нет такого понятия, которое вы применяете к государству. У нас мы платим налоги, и это за мои налоги министр должен финансировать культуру, это не его мнение. Это мнение избирателей. Он должен на это обратить внимание. Это не власть. Власть не святая, она не от Бога, мы это уже много веков, как открыли. Это служба, и надо служить народу так, как человек умеет лучше.
Но это, конечно, лозунги. А на практике у нас есть Институт кинематографии, который получает деньги не из национальной сметы, к счастью, а от процента от проданных билетов и всей рекламы по всем СМИ аудиовизуальным. Этот фонд абсолютно аполитичный. Там есть эксперты, которые анализируют, насколько этот сценарий толковый, как он с профессиональной точки зрения написан, а какая в нем идеология, это проблема автора, и он будет за нее отвечать. Он получит деньги, если это профессионально сделано достаточно хорошо. Такова идея. По правде сказать, есть там несколько конфликтов, но как принцип это работает. Появляются картины и одной стороны, и другой — и левые, и правые, консервативные, и ультрареволюционные. Они проходят, потому что если они профессионально хорошо сделаны, Институт обязан им дать деньги. Политики к этому не имеют никакого доступа, не могут повлиять. Увидим, как дальше это будет, как долго мы сможем защищать эту позицию. Но мы так это сделали, чтобы в демократической стране никакой политик не осмелился вмешиваться в содержание того, что мы хотим показать в театре, на экране или в романе. пусть это судят люди, и путь это будет реакцией тех, кто за это платит. А это не министерство платит, это люди платят, это налоги, а не министр.

Анастасия:
На ваш взгляд, кто должен определять стилистику. Возможны ли эксперименты с формой в государственном театре, если их не приемлет большинство зрителей?

Ответ:
Большинство в искусстве, как и в науке, не имеет никакого значения. Большинство ученых не правы. Большинство ученых Ньютона, Кеплера, Коперника, Эйнштейна не принимали. И не имеет это никакого значения, хватит, чтобы один был прав. В искусстве тоже большинство не приняло импрессионистов, большинство не приняло современной музыки, а все-таки оказалось — она была необходима. Так что надо осторожно с большинством. Большинство — в попсе, попкультура строится за деньги большинства. Конечно, поиски языка должны быть. И снова — это не государственные деньги. Государственных денег нет. Это деньги тех, кто платит налоги. Для них эксперимент тоже нужен. Надо просто разумно подумать о пропорциях.
Там есть один довольно деликатный момент — оскорбление чувств определенной части публики. Но там надо быть просто разумным. сколько людей посещает оперный театр и какой процент посещает новые спектакли. Если они могут узнать, хотя бы из интернета, что это экспериментальная постановка, они могут пойти или не пойти. Они свободны, могут не покупать билетов. Это будет уже выражением мнения, которого хватит, чтобы следующий эксперимент пошел в другом направлении. Так что это только проблема разумной и тактичной политики. Потому что насилие в администрации культуры дает всегда противоположный результат. Если что-то закрыть, сделать с насилием, результат будет такой, что уже эти поиски будут святыми, люди будут все делать, чтобы заново оскорбить кого-то. Не надо этого делать, разумные люди этого не делают. Люди хотят быть оскорбленными, не надо им в этом помогать.

Ива Аврорина:
У вас так или иначе тема христианства во всех фильмах прослеживается. Вы католик, верующий человек. Вы таким образом решаете какие-то вопросы для себя?

Ответ:
Да, я хочу поделиться с моими зрителями моими сомнениями. В вере всегда много сомнений. Много великих теологов и святых говорили, что если у тебя нет сомнений, значит, твоя вера мертвая. Она всегда должна быть в поисках правды, и правда вчерашняя уже не совсем такая, как сегодняшняя. Мы всегда ищем заново, чтобы почувствовать свое место во вселенной.
Я поэтому так осторожно об этом говорю. Можно сказать, что я католик, потому что крещен. Но какой я католик, какой я христианин, насколько моя вера полная? Она имеет свои лучшие моменты и не такие хорошие моменты. И есть моменты «черной ночи», о которой я говорю в моей последней картине. Она появляется у всех верующих людей — момент пустоты.

Ива Аврорина:
Что такое «черная ночь»?

Ответ:
«Черная ночь» — выражение мистиков. Это условно, потому что во времена коммунизма мистика пришла в какой-то фокус-покус. Это философское или религиозное понятие близости Бога. Этот момент иногда приходит, иногда отходит. У всех святых есть свидетельства, что у них был такой момент, когда Бог казался им очень далеким, а раньше ощущался очень близким. Это тоже часть человеческого опыта. Надо к этому быть готовым. У моего героя тоже такое происходит, хотя он верующий и много вложил в это, а потом оказывается, что почувствовал в себе момент «черной ночи». Так что она существует, и это тоже есть человеческий опыт.

Ива Аврорина:
Об этом надо говорить?

Ответ:
Конечно, если это просто помогает другим. Мы делимся нашим опытом, мы можем помочь другим, чтобы они знали, что они не одиноки, что с другими это тоже случилось.

Екатерина:
В одном из интервью вы говорили, что христиане сейчас ведут себя малодушно в отличии от тех же мусульман и не в состоянии защитить свои ценности. Нам кажется, что ситуация ровно противоположная, и христиане ведут себя агрессивно по отношению к светскому большинству. Что вы имели в виду?

Ответ:
Может быть, мы говорим про другую реальность, потому что дама, которая ставит вопрос, говорит про Россию. Я говорил про Западную Европу. В раннем христианстве люди шли в римский цирк и отдавали жизни, львы их разрывали, потому что они не могли отступить от своей веры. Это сегодня для нас звучит просто сказочно. Но, с другой стороны, то, что люди не имеют отваги сказать: «Я верующий», — потому что такой нажим светского общества, — это тоже такое низкое.
С другой стороны, я тоже знаю агрессивное христианство, которое с помощью государства пробует насилием провести свою правду. И это, конечно, непродуктивно, это не приносит результатов. Это тоже портит идеал, идеал нельзя приносить насилием, хотя люди пробовали в течение веков это делать. И ислам тоже пробует это делать и в этом проигрывает. Если есть страны, где отступить от ислама — значит смертная казнь, значит, это слабая вера, это доказательство слабости. Но были времена, когда христиане тоже казнили тех, кто отходил от веры, хотя их пробовали изгнать. Это тоже была слабость.

Ива Аврорина:
Сейчас времена, получается, более сильные?

Ответ:
Зависит, где и у кого. Нельзя это так легко генерализировать. Запад гораздо более верующий, чем Россия, часто люди этого не знают.

Ива Аврорина:
Что вы имеете в виду?

Ответ:
Посмотрите Францию, какой процент участвует в литургии, а какой процент в России. Конечно, во Франции больше. А сколько там еще движений христианского возрождения. Их много, это даже в моей картине показано, след этого, что у молодых появляется такое желание — или берем веру всерьез, или нет.
Интересно, что те, кто берет веру всерьез — есть такое движение, оно показано в картине, — просят не называть их имена, название их движения, потому что у них такой принцип. Нельзя никому говорить, что я принадлежу к такому движения, пока сами не спросят. А спросят, когда мое поведение их удивит. Значит, надо вести себя порядочно, чтобы кто-то спросил, а почему ты не крадешь, почему ты платишь налоги, почему ты помогаешь другим, почему ты не стукач, когда все в компании стукачи.
Такие движения есть, и там есть настоящая вера. Я во Франции еще во время предыдущего кризиса видел, как верующие люди отдавали половину своей работы, своей зарплаты безработным, чтобы разделить одно рабочее место на двух, чтобы другой человек жил более достойно. Это есть жертва в современном мире, который немножко идет в направлении первых христиан, которые жизни отдавали за свою веру. Те отдают свои отпуски, отдают свое богатство, говорят, что я могу жить беднее, но чтобы другой человек тоже жил порядочно, в том числе материально, чтобы не был безработным. Это очень поразило.

Ива Аврорина:
С чем связано это возрождение? То, что молодые люди к этому приходят, их же этому в семьях не учили, скорее всего.

Ответ:
Сейчас если есть интернет, можно всему научиться. Мне кажется, у человека есть природное желание к поиску идеала. Наша такая средняя жизнь никого не устраивает, мы всегда чувствуем, что есть что-то лучшее, к чему мы стремимся, хотя часто несознательно.

Амаэль:
Вы изучали физику и философию, на Ваш взгляд одно помогает понять другое? На мой взгляд физика элементарных частиц очень философична...))

Ответ:
Безусловно, это правда. Я вошел в круг физики в тот счастливый момент, когда заканчивалась физика XIX века. Физика Ньютона уже прошла. А гуманитарные науки еще остались на этом уровне. Историки, экономисты еще думают о мире как о маленьких игрушках лего, что можно все построить из них. А мы уже знаем, что элементарные частицы — это непонятно, когда это еще материя, а когда это совсем загадочные элементы. Это самая красота, что физика сейчас более открыта на тайну, на то, что неизвестно, непонятно. И это ищут.

Александр:
Спасибо за Ваше творчество! Хотелось бы узнать, какие у Вас ближайшие творческие планы, чего нам ждать от Вашего таланта.

Ответ:
У меня есть проекты. Был большой эпический проект с Россией, связанный с Харбином — городом, который был русским городом. Это часть России в Азии, которая сейчас вошла полностью в Китай. Там и мои предки тоже строили железную дорогу. Я хотел о 20-х годах в Маньчжурии сделать психологическую эпопею. Но, к сожалению, сейчас ветры не очень этому помогают. Но кто знает, может быть завтра этот проект сдвинется.
Если нет, у меня есть другой проект. Действие происходит в течение Первой мировой войны. Это такая история, которая должна чуть-чуть напоминать «Фауста», о том, как человек продает свою душу дьяволу.

Ива Аврорина:
Все закончится как в «Фаусте»?

Ответ:
Может быть, не совсем похоже. Закончится, конечно, загадкой, мы никогда этого не знаем. Подозреваю, что ад существует, поэтому там может кончаться совсем плохо.

Ива Аврорина:
А рай?

Ответ:
Тоже, конечно. Если есть одно, то есть и другое.

Надежда Ситникова:
Здравствуйте, уважаемый Кшиштоф Занусси!
Я бы сказала также, что роль кино – еще и найти общие точки соприкосновения и родственные души.
Можно ли сняться в Вашем кино? (Если можно, дайте, пожалуйста, свои контакты.) Актерского образования нет, но есть актерские способности, умение петь и танцевать. И красота и талант от бабушки. Она пела на сцене, я тоже – в хоре.

Ответ:
Всегда можно отправить свои фотографии и информацию о себе. Но пока нет определенного сценария. Чуть-чуть нужно подождать. Сейчас связь проста. Моя компания «Тор» имеет свой сайт, я принимаю разные предложения — это не исключено. В моей последней картине снимался человек из Новосибирска.

Ива Аврорина:
У него нет профессионального актерского образования?

Ответ:
Он профессиональный, но он мим. Он занимается танцами и работает как мим. А здесь он просто появился в картине, потому что нам приятно было работать вместе. Я потом взял его на работу в Италию. Вы таких талантов имеете далеко, и только наши дороги пересеклись, и уже завязалось сотрудничество. Так что возможно.

Ива Аврорина:
Вы снимаете непрофессиональных актеров?

Ответ:
Иногда, да. Но должна быть какая-то определенная причина для этого — или вся картина должна быть построена на непрофессиональных актерах, или иногда человек умеет хорошо сыграть самого себя (и этим уже можно пользоваться). Хотя всегда есть проблема техники. Может это помешать. В определенных условиях можно только так построить. Но несколько картин с непрофессиональными актерами я сделал и был очень рад этому.
«Структура кристалла» — картина, где главный герой непрофессионал. До сих пор он жив и стесняется. Хотя прошло 46 лет, он чуть-чуть постарел, конечно, но он так похож на себя, что люди его узнают. Когда картина появляется на нашем телевидении, он сразу уезжает из Варшавы, потому что люди его узнают в трамвае. И он очень переживает. Потому что непрофессионал, профессионал бы радовался. Он очень стесняется. Он скульптор и говорит, что я не хочу, чтобы люди на меня смотрели, пусть смотрят на мои скульптуры.

Ива Аврорина:
У нас вопрос из театра «Старый дом». Вы ставили там спектакль. Насколько я знаю, они приезжали репетировать к вам домой.

Ответ:
Конечно. Они жили у меня дома. Я всегда так работаю. Я прошу, чтобы труппа ко мне приехала. У меня места много. Я уже ставил более 10 спектаклей в разных странах, но люди ко мне приезжали.

Ива Аврорина:
А как ваши домашние относятся к этому?

Ответ:
Это все возможно, потому что моя жена готова это все взять на себя. Она их кормит.